СОЦ-АРТ

Соц-арт – одно из наиболее известных направлений советского искусства 1970–1980-х годов. Оно сложилось как своеобразная реакция на тотальное засилье официальной пропаганды в культуре тех лет. Сам термин, впервые применённый художниками Виталием Комаром и Александром Меламидом, возник по аналогии с поп-артом, который отражал повальное господство вещевого фетишизма и рекламные стереотипы материального процветания в обществе потребления. Соц-арт, применяя цитирование пластических приёмов и образов советского искусства, в игровой, часто эпатирующей форме иронического снижения развенчивал советский идеологический миф. Пик известности соц-арта пришёлся на годы «перестройки». Тогда же произошло его международное признание. Однако в 90-е годы направление, похоже, исчерпало свой критический потенциал и потеряло актуальность. Можно ли говорить, что очередная волна массовой культуры одержала очередную победу? Или, наоборот, соц-арт выполнил свою задачу? Скорее всего, ни то, ни другое. Противники просто разошлись, и решающие сражения, на мой взгляд, ещё впереди. Но, возможно, они будут происходить на других эстетических площадках.

В 70-е годы прошлого века мода на «наглядную агитацию», как говорится, клокотала. Художники, занимающиеся «оформиловкой», были востребованы, неплохо зарабатывали и быстро разработали методы тиражирования своего труда. Например, рабочего делали в пять минут с помощью трафарета – решительное волевое лицо, комбинезон, очки сталевара. Интеллигент – просто очки, тубус под мышкой и т.д. Как странно сходились тогда направления массовой культуры: Уорхол с помощью шелкографии размножал свои банки с супом, у советских художников были свои приёмы, над которыми смеялись (портретные трафареты художницы Снежинки из эпоса о Незнайке), но применяли.

Соц-арт возник тогда, когда наглядная агитация перешла все пределы здравого смысла и вступила в противоречие с многими смыслами коммунистической идеи. Когда люди, увидев на стене артиллерийского училища лозунг «Наша цель?– коммунизм», не возмущались или жаловались, а просто смеялись. Но мне кажется, причины лежат и глубже.

Одно из самых серьёзных психических расстройств называется «посттравматический синдром». Это когда человек пережил какое-то травмирующее событие и болезненно реагирует на него, иногда долгие годы. Становится немотивированно бдителен, агрессивен, им овладевают галлюцинаторные переживания, непрошенные воспоминания в виде ночных кошмаров, неуверенность в себе, чувство вины и страха. Культура, да и цивилизация в целом тоже может испытывать такой синдром. После войны, например, или происходящего на глазах разложения тоталитарного режима. Но общество с помощью культуры вырабатывает своеобразные лекарства, позволяющие преодолеть болезнь. Одно из самых эффективных – смех.

Смех сложен и велик. Он выступает как последствие болезни (нервный смех) и одновременно как орудие борьбы с ней. Я иногда советую своим студентам, приходящим на зачёт, представить, что на мне красные кальсоны. Меня-то и так никто не боится, но если вам, дорогие читатели, предстоит сдавать экзамены строгому профессору, проделайте этот мысленный эксперимент. Уверяю, станет легче. И хотя в смехе всегда есть чуточку агрессии – это не прямая насмешка. Это просто способ приблизить себя к явлению, кажущемуся недосягаемым, соотнести себя с ним, если угодно, возвыситься, разрушить (а в разрушающем смехе Шивы индийцы улавливали созидание нового мира) то, что, вероятно, давно должно быть разрушено. Самое главное, что смех снимает страх.

Страх – базовая эмоция, и досталась она нам в наследство от далёких предков, которым было что бояться. Есть чего бояться и нам. Понятно, что страх лежит в основе многих явлений культуры (религии, нравственности). Не последнюю роль он сыграл и в появлении государства, и с этой точки зрения и до определённых пределов страх социально необходим. Но нельзя допускать, чтобы страх лёг в основу отношений между людьми – родителей с детьми, начальников с подчинёнными, преподавателей со студентами, правительства с гражданами. К сожалению, больше всего в жизни мы боимся именно людей… Но преодолев страх, в любой его форме и с помощью чего угодно, вы становитесь недосягаемы для собак и плохих людей. Вы становитесь способны к творчеству. Психологи правильно говорят – не называйте отсрочку и неспособность начать – ленью, называйте её страхом.

Не знаю, думали ли об этом Комар и Меламид в далёком 1972 году, когда в заснеженном пионерском лагере рисовали портреты почётных пионеров. Но они называли своё насмешливое искусство «слипанием» с идеологией и эстетикой власти. Борис Орлов называет себя «имперским художником», и исследует, по его словам, «артефакты империи», якобы от неё не дистанцируясь. Эрик Булатов перемешивает советский плакат с пейзажной живописью, заимствованной, кстати, из массовой печати, для некоего живописного эксперимента. Но объективно говоря, основатели соц-арта, что бы они ни говорили, иллюстрировали абсурдность действительности, перенасыщенной символами советской пропаганды, редуцировали миф, позволяя разглядеть его в той степени, когда с него осыпается позолота. На учёном языке это называется деконструкцией, на простом: «неча на зеркало пенять…». Кто-то увидит в соц-арте только издёвку над святынями, кто-то задумается над качеством этих святынь. А думать никогда не вредно, только часто боязно.

 P.S. Комар и Меламид создали самую любимую картину русского народа и самую не любимую. Художники, если, конечно, они, как всегда, не шутят, опросили тысячу человек и выяснили, что на любимой картине должен быть изображён Христос, кормящая мать и медведь, а на не любимой?– жёлтые треугольники. Так и нарисовали. Тут есть над чем подумать.

sq_bl Сергей Пухачев.

Оставить комментарий