Роберт Фальк(1886-1958)

Роберт Фальк родился в Москве в семье юриста. Учился в классах рисования у К.Юона и в частной студии И.Машкова, затем в Московском училище живописи, ваяния и зодчества у Архипова, Серова, Коровина. Увлекался многими современными ему направлениями – от импрессионизма до кубизма. После революции преподавал во ВХУТЕМАСе, был деканом живописного факультета, участвовал во многих выставках. С 1928 по 1937 находился в творческой командировке во Франции. Во время войны жил в эвакуации в Средней Азии. В 1940-е – 50-е гг. в разгар борьбы с формализмом в искусстве ему запретили заниматься преподавательской деятельностью и экспонировать свои картины на выставках. Жил тем, что оформлял спектакли и давал частные уроки в мастерской. Умер от инфаркта. Одна из учениц Фалька писала: «Удивительная была его жизнь, без суеты, без зависти, без позы, истинная жизнь художника»

Случилось так, что Фальк по распоряжению Наркомпроса должен был ехать в Витебск, чтобы «унять» преподававшего там Малевича и утихомирить «разгул супрематизма». У него был даже ордер на арест Малевича. После долгих споров и разговоров, не в силах убедить упрямого Казимира и не испытывая ни малейшего желания тащить собрата по кисти в кутузку, Фальк просто открыл в соседнем классе свою мастерскую, и некоторые ученики Малевича стали «перебежчиками» и даже вместе с ним уехали из Витебска в Москву.
В этом весь Фальк – он признавал борьбу художественных идей, но не административных сил, да и вообще, к борьбе, к противостоянию относился с подозрением. Он как будто знал что-то такое, что не связано с внешним планом выражения, что лежит глубже элементарного поступка. Фальк всегда помнил слова своего учителя Серова: «Пяточку точишь? (Ученику, рисующему живую обнажённую натуру.) Ну точи, точи… Когда пятку рисуешь, то в глаза надо смотреть!» И именно поэтому художник не любил слово– портрет. Оно казалось ему чересчур официальным. «Я люблю писать людей», – говорил он.

В советской критике тех лет было такое ругательство– «мелкотемье». Его относили к художникам, которые избегали пафосных тем строительства светлого будущего или воспитания нового человека, всего, что называли «большой темой». Такие художники кропали в тиши своих крохотных мастерских пейзажики и натюрмортики. Даже такие знатоки и ценители искусства как Луначарский, метали в них громы и молнии: «Ну сколько можно рисовать одно и то же: бутылки, бутылки, бутылки!» А те отвечали: «А что? Прекрасная форма– простая и певучая, а главное– пропускает свет. И он сверкает и звенит». И категорически отказывались изображать грандиозные стройки пятилеток. Что-то им мешало этим заниматься, а культурное начальство совершенно справедливо усматривало в них «внутренних эмигрантов», скрыто бегущих из уже стройных и крепко сколоченных рядов. Фальк тоже никак не хотел вливаться и присоединяться.

Чтобы записаться на его курс, всегда выстраивалась очередь. Но преподавателем он был строгим, требовательным и непростым. Однажды студенты заявили, что не хотят рисовать всё время голову, а хотят избрать обнажённую натуру. Фальк внимательно просмотрел их работы и вынес приговор: не только натурой, но и гипсовыми головами им заниматься ещё чересчур рано. И вынес табуретку для рисования. Заметим попутно, что сам Фальк умел «психологизировать» любой предмет так, что исследователи всерьёз говорят о воплощённом им материальном мире, как о «дышащем» пространстве, заряженном лирической энергией.
Как он достигал этого? Почему в его картинах появляется, по выражению Д.Сарабьянова, «сияние сосредоточенности»? Почему, внимательно вглядываясь (только не торопясь, не торопясь!), мы видим, буквально видим, не только серебро пасмурного дня, но и длящееся время и тишину? Вы, наверное, знаете, что в актёрских школах преподают умение на крупном плане передать эмоции еле уловимым движением мышц лица. Это называется «душевное состояние, скользящее по лицу». Казалось бы, в живописи это невозможно, но постойте рядом с портретами Фалька… И всё-таки – как?

Дело в том, что зрелая живопись Фалька избегает всякой демонстрации, всякого заострения, отвергает композиционное начало, т.е. предметам или фигурам «безразличны» центр и границы композиции; избегает виртуозности и яркости; мазок становится мелким, форма – расплывчатой, живопись – «добровольно мутной» (Яков Тугендхолд). Картина пишется крайне медленно. На протяжении множества длительных сеансов, смешивая краски, наслаивая мазки, счищая получившееся мастихином, он «выращивает» красочный слой, как выращивают питательную среду. «Дело в том, чтобы войти в верные внутренние зрительно-психологические процессы…Вещи как бы начнут жить внутри нас. Конечно, это будет… ваша усиливающаяся внутренняя жизнь», – говорил Фальк ученикам.

Иные критики называли палитру Фалька грязной. Поговаривали и о «фузе», т.е. о случайном смешении красок на палитре, которой якобы пользовался художник. Действительно, в среде художников ходила такая поговорка: «Больше грязи– больше связи», и здесь имелась в виду возможность спрятать любые художественные просчёты за многозначительной многодельностью холста. Но это лишь профанация великих открытий начала ХХ века, когда пространство картины оказалось всецело связано с цветом, когда живопись обнажила свою материальную природу, свою связь с теми красочными смесями, которые образуются на палитре. Но весь фокус в том, чтобы преобразовать красочный хаос, быть может, подобный хаосу мира, в некое новое качество, в новую гармонию. И здесь нужны талант и упорство, и понимание высокого долга художника, состоящего в рафинированном разрешении формальных задач при принципиальном молчании относительно какого бы то ни было содержания. Что, кстати, и не нравилось власть предержащим. Они-то хотели, чтобы было наоборот.

А Фальк не хотел. Как вспоминает его ученица А.Щекин-Кротова, после удачного прикосновения кисти к холсту «лицо его принимало выражение покоя…Это значило, что цвет «запел» и эта музыка цвета ведёт его кисть легко и свободно». В конце концов, если верить Сезанну, главное для художника уметь ощутить разницу между искусством и неискусством…

sq_bl Сергей Пухачёв.

Оставить комментарий