Главное в живописи – живопись, ибо только тогда идея, мысль может воздействовать на зрителя.
П. Кончаловский
Пётр Кончаловский родился в Славянске, на Украине. Учился в академии Жюлиана в Париже и в Петербургской Академии Художеств. Как художник сформировался под влиянием своего тестя В.Сурикова, а также Ван Гога и П. Сезанна (блестяще владея французским стал первым переводчиком его писем). Много путешествовал. Воевал на фронтах 1 Мировой. Был контужен. До революции был членом 4 творческих объединений, после революции – 2: АХРР и Союза художников СССР. В 1943 году стал лауреатом Сталинской премии, в 1946 – народным художником РСФСР, в 1947 – действительным членом Академии Художеств СССР. Награждён орденом Трудового Красного Знамени и медалями. Первая персональная выставка состоялась в 1924 г. в Париже, вторая и последняя после смерти Сталина в Москве.
Наверное, есть такое понятие – счастливый художник. Наверное, есть и были художники, широко и полно реализовавшие себя или, точнее, щедро подарившие своё творчество людям. Работающие легко и удачливо, много и без видимого напряжения, без особенных сомнений и мук. Как Чаплин в кино, Пеле в футболе, Рубенс в живописи.
Пётр Кончаловский был бесспорно счастливым художником. Он родился в богатой и культурной семье, как тогда говорили «из хорошего дома». Не чета, скажем, безвестным провинциалам вроде Лентулова, Ларионова или Машкова, с которыми он вместе начинал «Бубновый валет». Правда есть одна странность. Судя по одним интернетовским источникам его отец был помещиком-предпринимателем, по другим – видным литератором и издателем. В одних сказано, что он был арестован за революционную деятельность и сослан в Холмогоры, по другим ясно, что это не мешало ему заниматься издательством или легко отправить сына для обучения за границу на долгие годы. Возможно, тогда это было действительно вполне совместимо, возможно, внимательное изучение позволит прояснить детали биографии отца художника, а может, всё проще – в нужный момент вспоминались как раз те детали, которые устраивали очередную власть, и в таком смешанном виде они и попали в интернет.
Как бы там ни было, бесспорен тот факт, что Пётр Кончаловский, сезаннист и бубнововалетец, один из первых, сумевших соединить достижения французского постимпрессионизма и русского живописного фольклора, примитивной живописи балаганов и лавочных вывесок. «Площадные игрища» не очень шли к Петру Петровичу. Уже тогда, в 1910 г., как вспоминают современники, он был спокойным и «взрослым» мастером, образованным европейцем, поскольку предпочитал работать за границей, в Париже или на юге Франции, и приезжал в Россию только на бубнововалетские выставки и приуроченные к их открытию диспуты, где с величественным видом восседал за председательским столом, не снисходя до участия в прениях или докладах.
Но он был центром организации. Именно он сносился с Кандинским, и «Синий всадник» был на их выставке 1912 г. Именно его участие придавало объединению и оттенок деловой солидности, и налёт домашности из-за большой семьи Кончаловских, участвовавших в собраниях. Кроме того, его тогдашняя живопись была на редкость сильная и характерная. Художник быстро прошёл стадию фовистской активизации цвета и парадоксальным образом соединил в своей манере 10-х годов энергию живописи и застылость или даже оцепенелость примитивного художественного стиля. Например, портрет Якулова удовлетворяет всем требованиям ярмарочной фотографии (фронтальность, «изломанность» анатомии, «парикмахерность» образа и т.д.), но необыкновенно активен, благодаря неподвижно-горящему взгляду, изгибу красного рта на синем бритом подбородке, ятаганам и саблям, наконец. Жив и мёртв одновременно! То же Кончаловский делал и с предметами в своих многочисленных натюрмортах, которые Лившиц называл «диким табором» или «разбойничьей ордой». Здесь художник добивался и драматической силы, и тяжести красок, о которых говорили, что он замешивает их не на масле, а на глине, применяя подсмотренную на кабацких вывесках «подносно»-чёрную основу, доводящую как и в том же жостовском подносе живописный напор до кульминации.
Позднее художник писал, что «было много молодых увлечений, крайностей, но все они прошли, а то, что ценно и нужно, чего добивались, – хорошая живопись осталась». Может быть... Но манеру позднего Кончаловского, как и тысяч других художников, сейчас считают стёртой, неопределённой, «стилем без стиля», более всего похожей на импрессионизм (максимально разрешённая фронда), но с сознательным загрязнением цвета и дряблым, невыразительным мазком. Пожалуй, Кончаловский сохранил (слава Богу!) живописную энергию и мастерство, чем заслужил уважение художников. Он много работал – 60 этюдов в год, всё наследие – 2000 картин. Он не побоялся сделать великолепный портрет Мейерхольда в самый разгар его травли. Увлёкшись национальным романтизмом, сделал прекрасную новгородскую серию. Но вот уже странный комплимент от Луначарского?– «сразу видно, ваши крестьяне не богачи и не бедняки, но середняки». Дальше больше. Нарастают в хвалебных отзывах такие определения: «радостное прославление жизни», «жизнеутверждение» и даже «жадная жажда жизни». Чего уж так захлёбываться-то? Совпал, значит, поздний Кончаловский с общей «агитацией за счастье»...
Любоваться им можно и должно бесконечно. Думать не о чем. Вот Малевичем нельзя любоваться, а чего только не понавыдумывали вокруг его квадрата. А настоящее чувство возникает тогда, когда «пробивает» и сердце, и голову. И всё-таки, может, не надо ни о чём думать? Ведь искусство Петра Петровича Кончаловского действительно создаёт ощущение радостной приподнятости, настроение счастья, полноты и радости бытия. Легко, весело и чудесно.
В современных обобщающих историях искусств 20 века о Кончаловском пишут совсем мало. И только в связи с «Бубновым валетом».
Сергей Пухачёв.