День выдался необычно шумным. В глубине сосновника звонко стучал дятел, множество синиц, зарянок и прочей птичьей братии устроило гвалт, радуясь уже по-летнему теплому солнцу.
Обширная кормушка, на которую она только что положила хлебные крошки, кусочки сала и семена подсолнуха, была плотно облеплена трепещущими крылатыми тельцами.
Она сидела рядом на садовой скамейке и с удовольствием смотрела, как заходят на посадку пичуги, как точны их маневры, как редко они ошибаются в расчетах. И лишь неожиданный порыв ветра вносил сумятицу во взлетно-посадочную карусель пернатых.
До ужина еще около часа, и можно никуда не торопиться… Она опять сосредоточила взгляд своих дальнозорких глаз на кормушке. Толстенькая белощекая синица ловко нырнула под взлетающего щегла и оказалась на краю птичьей столовой. Это был почерк мастера.
– Молодец, – невольно вырвалось у женщины.
И тут она заметила, что не просто сидит и смотрит,– ее руки и ноги совершают микродвижения, будто ведут легкий самолет, которому необходимо сесть на эту засыпанную крошками площадку.
Она рассмеялась: много лет она не держала в руках штурвал самолета, тем более маленького. Казалось, ее руки навсегда привыкли к особенностям тяжелых бомбардировщиков, полком которых командовала в войну. На них сделала две сотни боевых вылетов, а небольшие самолеты поднимала в небо совсем молодой, в другой, очень далекой, жизни. И вот надо же, оказывается, мышцы помнят управление теми фанерными стрекозами.
Невысокая пожилая леди мало напоминала когда-то известную всей стране героиню дальних перелетов. Ее перестали узнавать на улице незнакомые люди. На встречи ветеранов она ходила редко, ей было тяжело видеть старость боевых друзей, вести счет ушедшим в мир иной.
Шум на кормушке начал ослабевать, вероятно, крошки подошли к концу. Тишина медленно поглощала птичий щебет. Слух невольно обострился.
Она привыкла анализировать все, что ее окружает. И, в частности, не оставлять без внимания ни одного звука, каким бы случайным он не казался. Без этого летчику нельзя: его уши также важны в полете, как и глаза. Здесь, в санатории, все звуки раздаются на фоне тишины, а в Москве наоборот – относительная тишина на фоне звуков.
Здесь даже птицы, устроившие кутерьму вокруг кормушки, в целом не нарушали лесной тишины. Как не нарушал ее далекий равномерный звук мотора. Она услышала его давно, но обратила внимание только сейчас, когда он приблизился и вдруг слился со своим источником. Маленький, ярко раскрашенный самолет невысоко и неторопливо прошел в сторону Москвы…
Она почти бежала. Через несколько минут уже была в кабинете директора санатория и держала в руке телефонную трубку.
Заседание в Моссовете шло своим чередом. Председатель говорил внушительно и правильно, но присутствующие знали, что все это пустая трата времени: никто в этом красивом зале сегодня ничего толком не решит.
Первый заместитель Председателя ушел в отпуск, а он единственный действительно знал хозяйство Москвы. И, хотя по образованию был химиком-нефтяником, мог увязать проблему строительства новых домов с ремонтом дорожного покрытия, энергетикой, улучшением освещения улиц и, главное, найти на все это деньги. Он умел именно решать проблемы, а не придумывать доводы, почему их решить нельзя. Но сейчас этот коренастый, круглоголовый, еще не старый человек отсутствовал.
Председатель по привычке собрал куриной гузкой рыхлый стариковский рот, что придало ему вид мудреца, готового исторгнуть непогрешимую истину, но тут дерзко зазвонил телефон. Нарушение, вероятно, имело серьезную причину.
В трубке после смущенного шепота секретаря зазвучал уверенный, привыкший командовать женский голос:
– На недопустимо низкой высоте… вопреки разрешенным коридорам, нарушая режим охраны неба над столицей… Может нести авиабомбу, а может и быть самолетом-камикадзе. Через полчаса он окажется в пределах Садового кольца Москвы. Его надо срочно сбить наземными средствами, посадить не успеем!
Голос в трубке сверлил мозг, как мигрень.
– Да-да, не волнуйтесь, – меры будут приняты!
Председатель положил трубку и на вопросительные взгляды присутствующих уронил:
– Старуха сошла с ума.
Заседание продолжалось. Но его вновь бесцеремонно прервал звонок. Директор Мосфильма официально заявлял, что у них никаких съемок, связанных с полетами над Москвой, нет и быть не может!
Председатель молча выслушал директора и положил трубку. Скорее себе под нос, чем кому-то, пробормотал:
– И дался им этот самолет…
Но тут позвонили из Комитета. Усталый голос главного в этой очень известной закрытой организации почти без интонации прошелестел:
– Только что на Москворецкий мост приземлился спортивный самолет. Рулит в сторону Василия Блаженного в транспортном потоке. Культурный, – на красный свет остановился. Мы его на площадке перед собором блокируем. Потом проинформирую…
В большом санаторном холле отдыхающие расселись перед экраном телевизора. Шли вечерние «Новости». Ее интересовал только один сюжет.
Его дали в самом конце программы. На фоне многоярусного Собора Покрова-на-рву стоял самолет, что проплыл над ней тогда в лесу. Имени пилота не сообщили.
Для нее это было совсем не важно. Она поняла, что свой последний бой проиграла полностью и окончательно.*
Андрей Толстых.