Cонет (итал. sonetto – от sonare: «звучать, звенеть») – строгая форма стихотворения в 14 строк, которая возникла в XIII в., предположительно, на Сицилии. Первая часть состоит из двух четверостиший – катренов, вторая из двух трехстиший – терцетов. Стихотворный размер сонета обычно пятистопный, реже – шестистопный ямб. Каноническая форма рифмовки: для катренов – две равнозвучные рифмы, опоясанная и смежная; для терцетов – две или реже три рифмы, отличные от рифм катренов.
Для классической формы сонета обязательно наличие опоясанных рифм в катренах: третья строка первого терцета рифмуется со второй строкой второго терцета. Например, так: ccd cdc. Или же: cdc dcd, или – ccd cdd, а при трех рифмах – ccd ede. А при перекрестных рифмах в катренах первые две строки терцетов имеют смежные рифмы. Последние строки терцетов рифмуются в порядке: ccd ccd, или же – cdc ddc, а при трех рифмах – ccd eed.
Отличительной чертой сонета является упорядоченная внутренняя композиция, где каждая строфа представляет законченное целое. Первый катрен – это экспозиция основной темы стихотворения. Во втором катрене развиваются положения, заявленные в первом четверостишие. Оба катрена как бы ведут «линию подъема». Дальше начинается «нисхождение» темы: в первом терцете – зачин развязки, во втором – быстрое завершение. В заключительной фразе, самой сильной по мысли и образности, называемой «сонетный замок», происходит «закольцовывание» темы.
Поэт, избравший данную стихотворную форму, должен следовать канону, но он еще и ограничен в повторении слов и выражений (за исключением случаев, когда того требует само построение стиха, – при анафоре, параллелизме и т.п.).
Блестящие сонеты писали Петрарка, Данте, Микеланджело. Естественно, находилось немало желающих вырваться из пут технологических ограничений и внести некоторое разнообразие. Так, Шекспир сочинял сонеты в форме трех четверостиший и заключительного двустишия со свободными рифмами. Впрочем, гению это простительно.
Стоит только начать революцию, и привычный порядок рушится под шквалом перемен. И вот уже возник «хвостатый» сонет – два катрена и три терцета, «сплошной» – на двух рифмах, «опрокинутый» – два терцета плюс два катрена, «безголовый» – один катрен и два терцета, «половинный» – катрен и терцет, наконец, «хромой» сонет, где классическая форма разрушена неравностопностью четвертого стиха в катренах.
Бывало, что сонет становился лишь маской сочинителя, и традиционный внешний облик скрывал некий тайный, иногда мистический смысл.
Поэт и гасконец Агриппа Д’Обинье (Agrippa d’Aubignй, 1552-1630 гг.), современник героев А.Дюма, гугенот, приговоренный к сожжению за свою веру, писал стихи мимоходом, между жизнью и смертью. Вот одно из его стихотворений:
Чей здравый смысл угас,- Тот не боится мук,- Мой друг, любовь для нас- Несчастье и недуг- Отрада всех отрад- Свобода и покой- Удел стократ благой- Хранить сердечный хлад- |
бежит любовных нег, кого прельщает воля, завиднейшая доля – любви не знать вовек. лелеять чаровницу – ну, это ль не напасть? в любовный плен попасть, что лечь живым в гробницу. |
Вы скажете: и что в них особенного? Вот какое объяснение дал сам автор: «Эти мои стихи можно читать на разные лады: и как два трёхстопных восьмистишия и как одно шестистопное. Трёхстопные между собой не связаны, это отдельные стихотворения, где оплакиваются горести любящих. Но если их соединить, получится стихотворение противоположного смысла, воспевающее счастье любящих».
Подобные сонеты называют тройными, или тринитарными, хотя устойчивого термина, насколько мне известно, нет.2 Фокус заключается в том, что находится разница в содержании при чтении сонета целиком и составляющих его «полусонетов». В первом случае читатель обнаруживает в стихах одно содержание, а во втором – нечто совсем иное.
Тот же трюк обнаруживается в стихотворении ученика А.Сумарокова, русского поэта А.А.Ржевского (1737-1804 гг.):
Вовеки не пленюсь Ты ведай, я тобой По смерть не пременюсь Век буду с мыслью той,Не лестна для меня Лишь в свете ты одна Скажу я не маня: Та часть тебе дана Быть ввек противной мне, В сей ты одна стране Мне горесть и беда, Противен мне тот час, Как зрю твоих взор глаз, Смущаюся всегда |
красавицей иной; всегда пленяться стану, вовек жар будет мой, доколе не увяну.иная красота; мой дух воспламенила .свобода отнята –о ты, что дух пленила! измены не брегись, со мною век любись. я мучуся тоскою, коль нет тебя со мной; минутой счастлив той, и весел, коль с тобою. (1761) |
Если в «полном» сонете звучат уверения автора в вечной любви и верности некой даме, то лейтмотивом «полусонетов» является признание в охлаждении прежней страсти и проявлении любви совсем к другой красавице. Таким образом, при чтения отдельных частей стихотворения обнаруживается скрытый факт измены лирического героя. Раскодированный смысл подтверждает мудрое наблюдение: много слов у того, в ком мало чувства.
Так просто открывается смысл «тайных посланий» – вертикальным сгибом листа.
Отточенный булат – Твоя игрушка, Ток, – Но иногда в клинок Судьба вливает яд:Чудесен женский взгляд –Когда покой глубок. Но он порой жесток – За ним таится яд –Прекрасен нежный зов – Есть в сочетанье слов – Залог предвечных числ –Но и певучий стих – Порой в словах своих – Скрывает тайный смысл – |
луч рдяного заката! прозрачный серп Луны! из серебра и злата пленительные сны!в час грёз и аромата, Чудесен сон весны! и мы им пленены: навеки, без возврата.под ропот нежных струй, как будто поцелуй, влечёт творить поэта!твой раб всегдашний, Страсть, певец находит власть: в полустихах сонета. (1918) |
Еще большую сложность вносят в «тройной» сонет акростихи и мезостихи, как это сделано в «покаянном» произведении Константина Липскерова, посвященном коллеге по поэтическому цеху, Михаилу Лозинскому:
ЛеПечет ржавый ключ... ОбОрвана листва... ЗаКат зардел,– и вот ИрАн ли там, Китай,НаЯд ли там хвосты, СеНтябрь! всех зорь твоих КиНь мне их ворох вновь. ОбЫчной дачки тишь... |
МнЕ мир мелькнул иным.
УрСула Мемлинга,
МеТнул в них взором Пан...
ШлИ мне, поэт, стихи!
ЛиХ был совет мой, но...
(ЮлИть ли вам?) плывя,СуКи гнилые, пни..
.ЕлОзит ветер всюду.
БуНт красок равен чуду.
ЯсСин ли? О, Мани!П
оТок там иль огни?
ОбЛичья не забуду!
СкИнь с мысли истин груду!
РеПейник,– но взгляни:АкСюша у ограды –
МаКар – герой Эллады,
ЛьЕт песни ключ... Внимай!
ЯдРо созвучий – в сказке.
ЯзОн! Вы без опаски
ЯнВарь отправьте в май.
(1948)
Формальная сторона поисков нового содержания может стать самоцелью. При этом, кажется, вообще теряется всякий смысл. Примером могут служить палиндромные сонеты Владимира Пальчикова-Элистинского:
ВЕНОК ШЕСТОЙ: «МЕГА» («КИБЕР»)
И пифия пророчит, но невнятна речь.
Эсхил
1 Дум латы. В оде, дик, ору: Догмата мир. Пенат упад. Допит на Яме суррогат. Дуди молве... А – рас игру?Дороден ном, а дорог лад. Туп пил и лил вина? гуру. Туп-то, но в «аве» ложь. И вру. То базилевса хоров – ад. |
Актив богов, он – одоман.
миров. Ты, мука, в быте мок.
А, кат, я перемог обман.
Лукав мужик, а босу – как?
Миазма в-во?и. Ворам шок. Луг, зари и на лоне – мак.2
«Уроки дедовы – Талмуд!»
Да – пут, а не приматам год.
Тагору семя – антипод.
Ург и Сараев лом и дуд?Дал городам он недород.
Уру?ган нив ли лилипут?
Урви ж, о Лева! Вон от пут!
Да вороха свели забот.
На?м од! До нового б витка
«Кометы б! Ва?кумы творим».
Нам бог – о мере пятака.
Как у собаки ж ум Вакул.
Кошмаров Иов – вам заи?м.
Камен о лани и разгул!
– которые следует читать тремя разными способами: отдельно первый столбик, отдельно второй столбик и оба столбика вместе. Или вовсе не пытаться сломать себе мозги: слишком уж невнятна речь.
Все же такие ухищрения «игры с формой» далеки от того, что, действительно, относится к sonetto с его родовыми признаками – легким изяществом звучной рифмы, ясностью смысла и привкусом сицилианского солнца. Примером мастерства остается и поныне «Сонет» Александра Сергеевича Пушкина:
Суровый Дант не презирал сонета;
В нем жар любви Петрарка изливал,
Игру его любил творец Макбета;
Им скорбну мысль Камоэнс облекал.
И в наши дни пленяет он поэта:
Водсворд его орудием избрал,
Когда вдали от суетного света
Природы он рисует идеал.
>Под сенью гор Тавриды отдаленной
Певец Литвы в размер его стесненный
Свои мечты мгновенно заключал;
У нас еще его не знали девы,
Как для него уж Дельвиг забывал
Гекзаметра священные напевы.
Иван Чудасов.