Поэт, прозаик, переводчик, эссеист, публицист.
Родился в 1959 в Харькове (Украина), где и живет сейчас. С 1961 по 1978 жил в Белгороде (Россия). Автор нескольких поэтических книг. Публиковался во всех толстых литературных журналах России. В сборниках, антологиях, альманахах, периодике Украины, Германии, США, Канады, Израиля. Автор очерков-проскинитариев по святым местам русского православия («Веселыми ногами» и «От сего в сие» и мн. др.). Автор-составитель книги «Храмы России» (Москва, ЭКСМО, 2008), фотоальбома «Храмы России» (Москва, ЭКСМО, 2009), энциклопедии «Всеобщая история музыки (Москва, ЭКСМО, 2009, вместе с дочерью, Анной Минаковой).
Автор книги переводов стихотворений для детей английского классика А.А. Милна
«Где живет ветер» (ХЦ СП Интербук, 1991).
ПЕСЕНКА ПРО ОСЛИКА
Ирине Хвостовой,
Дмитрию Сухареву
Спасаемся или пасёмся?
Доколе? Куда? И на кой?
По сёлам несётся позёмка.
А ослик – кивает башкой.
Рысистый зверина ушастый –
Не мучил бы слабую плоть
И в дебрях не рыскал, не шастал.
Но если сподобит Господь...
Ослепший от снега ослище –
Как вечный задумчивый жид –
Он счастия, знамо, не ищет,
Но всё ж, не от счастья бежит.
Ведь ночь – неотступна. И дикой,
Промозглой тревогой горит.
...Жена говорит: «Погоди-ка!»
Но муж – «Поспешим», – говорит.
Скрываться... надеяться... деться...
«Иосиф, постой!.. Он устал!» –
И с крупа слезает. И хлебца
Подносит к щекотным устам:
Нелепый, несуетный ослик
Лепёшку пустую жуёт
И слышит космический оклик,
И тычется в бабий живот...
Бывает: откусишь печенья –
От ближних щедрот, не по злу –
И высшее предназначенье
Откроется в карме ослу.
И в радость – родство иль юродство,
И жисть – не сатрап, а сестра!
И хочется быть и бороться,
И ухи – на стрёме с утра.
Мы – босы, но светом одеты
И шепчем, коль вьюга сечёт:
«О, пазуха Господа, где ты?
Ты есть, и страданья – не в счёт!»
И дадены Отчие хлебы,
И, значит, Малец – защищён.
В соломе, во Славе, во хлеве!
Во хлеве, а где же ещё?!
НА «АННУ ТЕПЛУЮ»*
Бабка в валенках,
Согбенная, идет.
Бабка маленька –
Сквозь город-идиот.
Людный, каменный –
Да пустыни пустей.
Ад в нём – пламенный,
Ан холод – до костей.
Зимней шапкою
По августу трясти?..
Губы шамкают,
Иконочка в горсти.
Цветик аленький –
Аргоновы огни...
Бабку маленьку
Спаси и сохрани!
____
*7 августа по нов. ст.
ИЗ ЦИКЛА «ВОЙНА. ФРАГМЕНТЫ ОБЩЕЙ ПАМЯТИ»
Фрагмент первый.
ИЮНЬ 1941-го
Тополя.
И глазницы умолкших дворов.
Не слыхать топоров.
Никого – на полях.
Лишь пылит
по дороге пехота
подошвой нестёртой.
Соль земли серебрит гимнастёрки.
Полыхает полынь
там, где швы
меж холстин огородных.
По отчизне пехота пылит.
И – ещё ни одной похоронки…
Фрагмент второй.
ГОЛОД. 1941 год. ХАРЬКОВ
Ворона рухнула на снег.
Заржал охранник, перезаряжая карабин.
И мерзлый смех
костляво
в воздух бил.
Затвор проклацал. Каблуком
снежинки сплющивая в треск,
шагнул охранник. Под окном
в снегу чернел вороны крест.
Зашел за угол полицай.
Мне руку молча стиснул брат.
Скользнуло мукой по лицу –
пора!
И пусть нас не минует суд
за то, что так хотелось жрать!
А нам светил вороний суп,
предчувствием нутро сжигал
лиловый запах потрохов.
…Рванули с братом в переулок,
таща ворону за крыло.
На снег стекала кровь из клюва…
Фрагмент шестой:
Смотри на вечернюю кромку земли,
на ранний
луны невесомой осколок.
Здесь нет никого.
Лишь часовня Ильи
да церковь Николы.
А люди? А люди ушли
туда, где асфальты, больницы и школы.
Что здесь?
Только озеро,
лес, молчалив.
И нету резона тут жить никакого.
Холодное небо.
Часовня Ильи.
Да церковь Николы.
КУЗНЕЦ
А в кузне свет горел вторую ночь,
и наковальня медленно звучала,
и колокольной глыбой величайшей
звон вкатывался в каждое окно.
А кузнеца жена сидела у порога,
и вздрагивали в горестной горсти
две серые слепые похоронки.
В дверь кузницы
сосед, угрюм и тих,
стучал и звал:
«Антип… Антип… Антип…»
К ногам щенок выстреливал, дуря.
И снова молот в нервы ударял,
как будто сотня скорбью слитых горл…
Лишь утром смолк.
И мы зашли под эту кровлю.
Дышал
лиловостью последней
стывший горн…
И обратил кузнец
к нам лик безкровный.
И трудно из угла молчал.
И трезво.
А рядом с ним
стояли у стены
два воина
железных.
И шепот чёрный
с губ сронил Антип:
«Вот, мужики, –
сыны с войны вернулись…»
* * *
Зеленое молчанье вод…
Рыбачки неводы чинили.
И тучей, как зрачком чернильным,
Следил за ними небосвод.
И рыскал пес
с ухмылкой лисьей
вдоль берега. Текла вода.
И красные летели листья,
Летели листья в невода…
* * *
солнце встало выше ели
спору факт не подлежит
неужели неужели
мой отец в земле лежит
в шаге от моих сандалий
в глубину на шесть штыков
ближе близи дальше далей
в землю лёг и был таков
воробьи клюют печенье
перед клювом у клеста
для блаженной попеченье
есть у этого креста
ходит странная Тамара
крошит крошечки на крест
это ж радость а не кара
если птица здесь поест
всё лежащему веселье
две синички два клеста
отмечают новоселье
возле нашего креста
постою но не завою
лишь примну седой висок
тятя тятя Бог с тобою
птицы небо и лесок
ГОРОД
Ангел с черными крылами
Молча ходит по земле
Между тщетными телами,
Заплутавшими во зле.
Здесь, в селенье невеселом,
Веселясь, жильцы живут.
И по венам новоселов
Жажды жадные плывут.
Вянут в жилах старожилов
Тени выпитых утех.
А глаза ничтожны, лживы
И у этих, и у тех.
Лишь одна златая главка
В грешном граде – на века.
Как вселенская булавка
В мертвой плоти мотылька.
ИЗ КАРЕЛЬСКОГО БЛОКНОТА
Опять – немые лики изб,
Сиротство черных деревень.
И камыша седая зыбь
Под зимней дремою дерев.
Здесь время срубы бережет,
Чтоб иногда нашел ночлег
Заиндевелый человек.
Однажды мой настал черед.
...Я согревался.
И в окно
Молился лесу и звезде.
Всю ночь мешало лишь одно:
Рыдала птица в пустоте.
* * *
Старуха молча умирала.
Белел лица скуластый мрамор.
Неумолимо убывало
пространство меж двумя мирами.
Ей светом яркий мрак казался.
А со стены, из рамы ветхой,
глядело желтыми глазами
десятиликое семейство.
Лампадный свет ломало ветром.
Осины ныли в небе рваном.
Последняя в пустой деревне
старуха тихо умирала.
Царапал ставни ветер зимний,
скоблил ладони стылых крыш.
И в дверь открытую сквозило.
Но было некому закрыть.