Но лишь соперник знал – сутулящийся, едкий –
что в звёздный этот ход, расцветший на доске,
сокрыт лепной февраль и мокнущие ветки,
скат, кипарис и мол, и дымка вдалеке.
Весь бред о пустырях, кочевьях и гостиных
угадывая вскользь, манжеты теребя,
как удивлялся он под ход часов старинных.
А через час в фойе – настанет!.. Будто вся
разомкнутая жизнь перебирала звенья.
За залом, за доской, за худобой того –
заочный призрак и фонарь последний,
и в проблесках смятений – мастерство.
Вокзал 2
Случайную встречу неволишь,
как прошлого меркнущий след.
Есть сумерки цвета фасоли
и лист, золотой на просвет,
и вяз в сокровенном изгибе,
как фреска, как слепок, как весть,
вокзальная гулкая гибель,
платформа, носильщик, навес.
Зачем же всё это, скажи мне?
Сирень, что с оградой сплелась,
с подвесками влажными жимолость,
а дальше за ними стрела
котельной, рубин светофора
на рельсах и что-то ещё?
Так память и будущность спорят,
меня принимая в расчёт.
Я не смог подключить
интернет… И заоблачным грузом
где-то письма лежат –
недоступны, немыслимы. Мне
не ответить на них –
но так близко, что, кажется, Муза
дотянуться смогла бы,
привстав на носки. Это не-
выносимо, прости,
я срываюсь на анжамбеманы,
нажимаю и снова,
и снова пытаюсь ввести
тот же самый пароль,
чтоб из холода или тумана
все страницы – на свет,
чтобы клавиатуру – в горсти,
как перо согревать…
Не с таким ли вниманием, волненьем
и такою тоской
Тютчев ночью пытался дышать,
а восторженный Блок
дожидался Её появленья,
и Набоков по звёздам
тайну пробовал расшифровать?
Это здесь, это рядом:
за углом, за стволами и теми
фонарями, листвой,
что прожилками дивно сквозит;
в этих сизых тенях,
отменяющих
смертное время;
в том, что плачет
и просит,
и перерожденьем грозит.
Тихонов Станислав, Великий Новгород, tikhonov-s@yandex.ru.