Девушка у окна. Дмитрий Шеваров

Она живет в Нижнем Тагиле. Сын работает на заводе, где уже почти полгода не дают зарплату. А ей два месяца не приносят пенсию.
Из коридора выглядывают два малыша – правнуки. Двухкомнатная маленькая квартира тесна для шести человек. Впрочем, так живут многие тагильчане.

Надо мной, на стене, – репродукция знакомого портрета. Обычная, будто из старого «Огонька». Чуть выцвела. Взгляд знатока живописи на ней не задержится. Ничего особенного: Петров-Водкин, «Девушка у окна». Так у соседей, очевидно, висит над столом «Незнакомка» Крамского или шишкинские мишки в дешевой рамке.
Книжный шкаф у хозяйки в коридоре. Я помогаю ей достать из тяжелой стопки огромный альбом Петрова-Водкина. И мы снова смотрим на «Девушку у окна».

– Шутил, дергал за косы, называл меня чучелом. Возможно, он был немного увлечен...
Шестьдесят восемь лет назад портрет Наталии Григорьевны Завалишиной написал великий русский художник Кузьма Сергеевич Петров-Водкин. С начала тридцатых годов и по сей день «Девушка у окна» находится в экспозиции Русского музея в Петербурге. «Холст, масло. 114х88,5».

Она родилась за три года до начала Первой мировой войны в семье петербургского историка и библиофила Григория Котлярова. В пять лет отец впервые привел ее в Русский музей. Много раз они вместе проходили через тот холодный зал, что смотрит окнами на канал Грибоедова. Через двадцать лет она увидит на стене этого зала свой портрет.
Осенью 1917 года Григорий Котляров стал первым выборным директором царскосельского реального училища. В день переворота, 25 октября, семья перебралась из Петрограда в Царское Село.
Долгая смута. Юденич. Голод. Обыски. Но у Наташи – детство.

«Осенними прохладными вечерами мы с папой вдвоем ходили на огород. Он нес лопату и мешок. Иногда мы везли и тачку. Я шагала рядом – нелепая, длинноногая, в сбитой за лето обуви. Темные вечера у печурки, когда папа подшивал валенки, рассказывая мне сказки, и вот эти походы на огород сделали нас с папой верными товарищами.
Пока шагали на огород, папа рассказывал мне эпизоды из русской истории, греческие мифы. Когда в сорок пятом году я сдавала в университете экзамен по истории, преподаватель, подписывая мне зачетку, сказал с уважением: «Много вы поработали. Глубокие знания». А это все были знания, которые восьмилетняя девочка получила из рассказов своего отца в 1919 году...»
У мамы, в девичестве Елены Домбровской, было очень низкое мягкое контральто. Однажды в Ялте ее уговорили спеть для Антона Павловича Чехова в телефонную трубку, и она спела романс Гурилева.

Наташа тоже всерьез училась пению. По праздникам отец играл на скрипке. В семье берегли домашние праздники. Ничто не могло заставить родителей отказаться от таинственных приготовлений к Рождеству.
«…Даже в самые голодные тяжелые годы у нас всегда была большая елка, вся украшенная. Декабрьскими вечерами папа брал альбом Рябушинского, рисовал оттуда всякие фигурки, вырезал и вешал потом на елку...»
В мае 1932 года Наташа Котлярова вышла замуж за Алексея Завалишина, одного из потомков декабриста Завалишина и полководца Кутузова. Венчание Алексея и Наташи в одном из уцелевших царскосельских храмов было последним для городка, переименованного в Детское Село. Больше в тридцатые годы здесь никто не венчался.
На свадьбе у Наташи были Алексей Толстой, Вячеслав Шишков, Петров-Водкин…В книге мемуаров, еще нигде не опубликованной, Наталья Григорьевна вспоминает обо всех этих замечательных деятелях русской культуры так, как будто не прошло многих и многих десятилетий.

«…В солнечный день 13 мая была моя свадьба. За общим столом сидели и Петровы-Водкины. Во время танцев Кузьма Сергеевич поймал меня за руку и потянул к себе. Он внимательно вглядывался в мое лицо, хвалил наружность и платье. Вообще он любил на людях красивую одежду...
После рождения моей дочери в тридцать третьем году Кузьма Сергеевич зашел меня поздравить, даже принес пачку печенья...
В феврале 1939 года я болела гриппом, сидела дома. Приехав с работы, муж протянул мне газету со словами: «Тут есть очень грустная статья». Под портретом Кузьмы Сергеевича был напечатан некролог.»
А познакомились они летом 1928 года. Наташе было семнадцать, художнику, чьи картины были ей знакомы с детства, – пятьдесят.
«…Приехал он ненадолго, совсем без вещей, в белых брюках и хламидообразном пальто. На голове – соломенная шляпа. Сдружились мы сразу... «Вот что, Мышь, – обратился ко мне Кузьма Сергеевич, – от вас зависит, уеду я или нет. Если будете мне позировать, я останусь и завтра же начну писать».

У художника Александра Ивановича Савинова, отдыхавшего по соседству, Петров-Водкин достал краски, приладил на стул огромный подрамник с холстом. Послал телеграмму домашним в Ленинград, что задержится еще на неделю.
«...Я вышла к нему в белой блузке и с косами, заплетенными у висков, как ходила обычно. Кузьма Сергеевич непривычно серьезно оглядел меня и сказал: «Не годится. Наденьте то платье, в котором я вас здесь впервые увидел, а волосы подберите в прическу». Когда все было выполнено, он долго присаживал меня то так, то этак. Наконец, я села на стул так, что одно окно оказалось у меня за спиной, а другое, выходившее на дорогу, было передо мной...»
Чтобы показать мне размеры портрета, Наталия Григорьевна подошла к коврику, что висит над ее кроватью, и очертила воображаемую раму:
– Первый набросок лица был необыкновенно хорош, я была очень похожа там на себя... Ведь я была всегда хохотушкой...
Наталия Григорьевна достает старый фотоальбом, чтобы показать мне, какой она была на самом деле шестьдесят восемь лет назад. Мы доходим до фотографий сороковых годов, и я сразу вижу, что вот они, глаза с портрета: только еще внимательнее, строже, с тенью горя.
– Заканчивая портрет, он подмигнул мне и сказал: «Будет вам не восемнадцать, а тридцать два года, тогда вы скажете, что похоже...
Тридцать два ей исполнилось в 1943 году. С дочкой Ириной она ехала через всю страну из умирающего Ленинграда в Нижний Тагил, на 63-й оборонный завод. Сохранилась ее дневниковая запись: «Светлая ночь. Проезжаем мимо высокой железнодорожной будки. На ее балкончик поднимается человек с зеленым флажком. Он вглядывается в ленинградский эшелон, снимает фуражку и низко нам кланяется...»

Русский музей к тому времени эвакуировали в Пермь, но «Девушка у окна» была одной из тех немногих картин, что всю блокаду оставались в Ленинграде.

* * *

Отца арестовали в январе 33-го. Последние годы он заведовал отделом русской литературы в библиотеке Академии наук. Готовил для издательства «Асаdemia» книгу «Любовь декабристов».
После нескольких месяцев тюрьмы его сослали в Казахстан. Жена поехала за ним добровольно. Работала в чимкентской школе. Григорий Михайлович готовил ей к урокам самодельные учебные пособия. Вырезал из журналов репродукции, и когда их набралось много, устроил в своей комнате выставку, посвященную Русскому музею.
В конце 37-го – повторный арест. Вернувшись из школы, жена нашла его записку: «Целую тебя, родная моя. Это общее явление. Поскорей уезжай к Наташе. Твой Гриша».

...– Мама вернулась к нам. Она вышла из поезда, маленькая, растерянная, почти без вещей и все время оглядывалась...
В феврале 38-го они получили письмо с Дальнего Востока: «Дорогие мои Гелюшка и Наточка! Вынужден, к сожалению, обратиться к вам с прось­бою. Вышлите мне очки в футляре, а то сломались у меня очки. Иногда вижу вас, мои радости, во сне... Любуюсь я огнистыми закатами и звездами, особенно любимыми нами с мамусей Поясом Ориона и чудным Сириусом. Кстати, напишите мне результаты матча Алехин – Эйве…»

В конце апреля пришло последнее письмо: «…Для покрытия... расходов продайте скрипку, правда, какова ее ценность, теперь трудно сказать... в дореволюционное время она куплена за 100 р., скрипка – тирольская, обыгранная, с большим тоном. Перед продажей натяните струны, намажьте канифолью смычок... Как пенье дорогой Наточки? Ваша память обо мне одна дает возможность жить. Крепко, крепко целую вас. Благодарю вас за всю вашу жизнь...»

Летом, одна за другой, вернулись посланные отцу посылки и на каждой вкось крупная надпись: «Адресат умер, город Свободный...»
К концу тридцатых годов папино окружение, мир, в котором она росла,?– все это почти исчезло. Она помнит, как заходил прощаться перед отъездом за границу Евгений Замятин, как исчез Николай Клюев, оставив ей на прощание книгу с надписью: «Наташе Котляровой?– с нежной тоской на ее жемчужную юность». Как недосягаемым сталинским лауреатом стал ее сосед по Детскому Селу Алексей Толстой. Как скрылся в лесной глуши Михаил Пришвин. Умер добрый знакомый отца Андрей Белый.
До самого начала войны Наташа пыталась закончить свое высшее образование. Успела поучиться у Томашевского в Институте истории искусств – институт вскоре закрыли. Слушала лекции на факультете этнографии ЛИФЛИ, записывала былины на острове Сенная Губа в Карелии, проходила практику в отделе Африки этнографического музея?– и снова «вредный» факультет власти закрыли.
В результате Наталия Григорьевна получила редкое по глубине и причудливости образование. Она стала переводчиком. Позднее – преподавателем английского языка в Криворожском горнорудном институте, эвакуированном в Нижний Тагил. Диплом получила только в 49-м году.

Перед отъездом в свою часть, в сентябре 41-го, муж успел поздравить ее с именинами. Подарил книгу Стендаля с надписью: «Моей любимой жене и другу, в тяжелый год, в надежде на будущие счастливые, долгие годы».
И муж Алеша, и мама умерли в блокаду.

* * *

...– Наступили новогодние каникулы, и мы с папой, сделав из бумаги маски, надели их перед дверями Петровых-Водкиных. Открыв нам дверь, Кузьма Сергеевич сразу развеселился: «Вот молодцы!…» Потом я пела, он очень любил, когда я пела...
Рассказывая, Наталия Григорьевна поглаживает черную крышку пианино. Прощаясь со мной, она скажет: «Когда все уходят гулять, я минут сорок для себя играю. Бетховена, Чайковского, Рахманинова...»
Меня все не отпускает какая-то детская, нелепая мысль: а вот нарисовал бы ее художник веселой, счастливой, какой она тогда и была в текучих солнечных красках летнего дня, – и судьба сложилась бы у нее иначе. Стала бы она актрисой, как и мечтала. Снималась бы в кино. А может, судьба и вовсе не оставила бы ее в России, а отправила бы куда-нибудь на далекие теплые острова или, допустим, в Англию. С ее английским, с ее талантами разве она бы там потерялась? Жила бы сейчас где-нибудь в богатом предместье Лондона...
Наталия Григорьевна Завалишина никогда не была за границей. Только каждый год старается накопить денег на билет до Петербурга. Остановившись у племянницы, она идет в Русский музей, садится на диванчик у своего портрета и тихо смотрит на него, как смотрят в окно ранним утром. Не осыпалась ли за ночь старая липа, не снег ли там белеет на дороге...
Мимо портрета текут посетители. И никто не знает, кто эта девушка у окна.
Декабрь 1996 г.
«Помните обо мне...»
Послесловие

Январский синий московский вечер 2002 года. Мы с дочкой идем сквозь пеструю толпу ряженых, призывающих публику на рождественские распродажи. Я волнуюсь: а вдруг её не привезли? Все картины Петрова-Водкина привезли, а её оставили. Или она на реставрации...
Мы вошли в зал небольшой галереи на Неглинной улице и вдруг я понял: она здесь. Я еще не знал, где висит картина, которую мечтаю увидеть много лет, но почувствовал на себе взгляд, знакомый мне не только по репродукциям...
Конечно, только здесь, в углу, в затишье, она и должна быть... К. Петров-Водкин. «Девушка у окна».1928 год. Холст, масло.
Мы пришли поклониться «Девушке от окна» от той, что семьдесят пять лет назад вошла в комнату в белой блузке и с косами, заплетенными у висков, а художник сказал: «Наденьте, пожалуйста, то платье, в котором я вас здесь впервые увидел...»
Вспомнил недавнее письмо Натальи Григорьевны. Я получил его после того, как в газете «Первое сентября» мне удалось опубликовать небольшой фрагмент из ее блокадных воспоминаний. «...Я совершенно потрясена Вашим подарком. И еще благодарна за три экземпляра. Мне именно столько и надо. То, что я писала о писателях и других знаменитостях уже несколько раз публиковалось. А вот этот отрывочек – первый раз и это доставило мне огромную радость. Еще раз большое спасибо. Я очень сдала за это время. Хожу с затруднением. Все хуже слышу. Никто ничего мне не пишет и Ваша бандероль – моя единственная радость. Помните обо мне... Всегда благодарная Вам Н. Завалишина.»

Через две центральных газеты и личным письмом я обратился в Петербург, к директору Русского музея В.А.Гусеву с просьбой: помогите устроить выставку одной картины в Нижнетагильском музее изобразительных искусств и пусть этой картиной будет «Девушка у окна». И повод есть – Наталье Григорьевне исполнилось 90 лет. «Это был бы удивительный подарок, – писал я в письме,?– не только для Натальи Григорьевны Завалишиной, но и для всего рабочего города, приютившего в войну тысячи ленинградцев...»
Прошло два года. Ответа нет.

 Дмитрий ШЕВАРОВ, г. Москва