В регионе – дефицит зелёнки.
И давно уже подъеден йод.
А она из семечка под плёнкой
Выползает задом наперёд.
То февраль с лохматыми бинтами,
То с лежалой ватой снова март...
Регион почти необитаем,
И у солнца, кажется, инфаркт.
А потом – откуда что берётся –
Будто нам прощаются долги:
И на загипсованных берёзах
Зеленятся эти бутыльки.
Но лекарства – считанные граны.
И прибрать бы как-то про запас,
Да у нас хронические раны –
И оно расходуется враз.
* * *
И день такой... как будто мальчик
Встаёт рассказывать стихи,
В костюме грозного команчи,
Двенадцать строчек чепухи,
Которой вовсе не бывает,
И потому он каждый раз
Начнёт – и тут же забывает,
И смотрит ясными на нас.
А мы его наперебой
Зовём, подсказывая слово –
И он ревёт, яркоголовый,
И к маме просится домой...
Потом не вспомнит ничего,
Лишь на полу оставит перья.
И пропадёт во тьме империй,
Играя жизнью кочевой.
Как вишерское дно, не выглазеешь память,
Что всю земную тьму беспомощно хранит;
Встаёшь, как истукан, и круглыми зубами
На солнышке стучишь, и перекат шумит...
Когда застряла снасть, и шаришь так, вслепую,
То из глубин глядит вогульский самострел;
И хариус туда проносится, как пуля –
И выплываешь вверх среди морёных тел.
Но это не беда – случайная кручина,
Родная мне вода прозрачней и быстрей;
В ней сросшийся навек мой ножик перочинный
И глиняные лбы, калёные в костре.
Но в ней же различу отбеленные кости,
Кривые пузырьки из рьяного огня...
Я не был здесь давно, и вдруг явился в гости –
А все вокруг скорбят, никто не ждёт меня.
Тогда, забрав ружьё, меня проводит Коля,
Я буду в забытьи шагать поверх воды,
Потом приду в себя, потом глаза открою –
И обернусь, но всё течением следы
Размыло – и «Отец!» повисло в полумраке,
И Бахтияров-сын пропал среди камней,
А водоросли, как дырявые рубахи,
Полощутся в реке и тянутся ко мне.
* * *
Метель давно не рвётся с крыши...
Моё окошко стынь задышит.
Я стану с этой стороны
В него дышать – но хоть бы хны:
Едва-едва прозреет око,
Его затянет поволока -
Но я, как будто это смерть,
Успею мельком рассмотреть:
Ребёнка с юною мамашей,
Соседа с выправкой алкашьей,
Старушьей лавочки сугроб
Да лабиринт пацанских троп;
Но так постылы эти виды,
Что мне уже не до обиды
На стужу и на полутьму –
Я даже радуюсь тому
Антон Бахарев-Чернёнок, Пермь