* * *
облака словно сны стеклодува
не устанут живыми казаться
я увижу тебя молодого
и земли перестану касаться
рано-рано придётся проснуться
и лететь как летит голубица
но как будто бы не дотянуться
не упиться и не полюбиться
и как будто бы неотделимы
неужель отделить мы не вправе
целый мир растворимого дыма
от любви от сияющей яви
и зачем только сердце листаешь
всё равно не поймёшь не ответишь
ты останешься или растаешь
отвернёшься и сам не заметишь
но вокруг небеса обелиски
без оглядки плывут без опаски
но сейчас ты весёлый и близкий
и на клумбах анютины глазки
то ли места себе не находят,
то ли вовсе во сне и пареньи
и сирень из-за дома выходит
и купаются люди в сирени
* * *
у Александра Князева смычок
сломался посреди концерта Шумана
и замер на карнизе паучок
и все-таки не все еще придумано
не выстроено в стройный звукоряд
и князев взгляд поймаю не нарочно я
в котором слезы темные горят
и вырастают сосны придорожные
и голубая бьется стрекоза
и музыкант за все еще расплатится
когда его стократная слеза
виолончели выльется на платьице
и теплых струн тягучие лучи
летят во мраке угольном как молнии
и чуть скрипят в оркестре скрипачи
как лепестки фиалки-филармонии
* * *
…И поезда нахлынут, гулки,
как ночь в распахнутом окне,
у них вагоны – что шкатулки,
и ничего не стоит мне
узнать, какие там стаканы,
гранёный свет, горчащий стук,
какие быстрые бурьяны
у ветра вырвались из рук,
узнать себя в отёкшем свете,
где всякий сон нерастворим:
на лбу моём, как на планете,
ещё отсвечивает Крым.
И разве кто придёт на помощь,
тихонько на руки возьмёт?
Скажи – ты помнишь?
помнишь? помнишь –
домашний хлеб, гречишный мёд…
Ты можжевеловые ветки
тогда подбрасывал в костёр.
И надрывался ветер едкий,
пока лицо твоё не стёр.
Анна Минакова.