* * *
Наползает зима большущей и острой льдиной.
Часовая стрелка движется по февралю.
Слушай, я столько пишу о твоей любимой, -
Честное слово, я тоже ее люблю.
Время проходит. Время проходит навылет.
Уходит в небо и превращается в облака.
Слушай, чего б собаки там ни навыли,
Я тебе все нагадаю: к щеке щека,
Теплые ладони, и дорога, где пыль прибита
Летним дождем. И солнца пушистый шар.
Все оно будет. Из рваных, покромсанных ниток
Сплетется лохматый шарф.
А сейчас – у окна дышать сигаретным дымом,
И глядеть на небо, в луны прищуренный глаз.
Слушай, я столько пишу о твоей любимой –
Это чтобы она тебя дождалась.
Наползает зима большущей и острой льдиной.
Часовая стрелка движется по февралю.
Слушай, я столько пишу о твоей любимой, -
Честное слово, я тоже ее люблю.
Время проходит. Время проходит навылет.
Уходит в небо и превращается в облака.
Слушай, чего б собаки там ни навыли,
Я тебе все нагадаю: к щеке щека,
Теплые ладони, и дорога, где пыль прибита
Летним дождем. И солнца пушистый шар.
Все оно будет. Из рваных, покромсанных ниток
Сплетется лохматый шарф.
А сейчас – у окна дышать сигаретным дымом,
И глядеть на небо, в луны прищуренный глаз.
Слушай, я столько пишу о твоей любимой –
Это чтобы она тебя дождалась.
* * *
и, когда последние камни осыплются вниз, шурша,
с развалин старого храма, стихнет гул, рассеется дым,
и останется только смотреть, как по небу катится огненный шар, –
чужой человек из-за холма вдруг тебе принесёт воды
когда однажды тебя начнёт сторониться последний друг,
любовь твоя сделает вид – ничего не помнит, не знает и ни при чём,
ты будешь лежать, один на земле, на осеннем сыром ветру,
а чужой человек из-за холма укроет тебя плащом
когда ты вернёшься домой – другим, каким быть хотел всегда, –
когда на тебя начнёт коситься странно родная мать,
отец перекрестится и вполголоса скажет: «пришла беда»,
чужой человек – достанет флейту и станет тебе играть
ты не прощаясь покинешь дом и наскоро свяжешь плот, –
он помчит тебя дальше и дальше, порогами горных рек,
к воротам холодного ноября, где станет тебе тепло;
ведь на плоту вас будет двое –
ты и твой человек.
и, когда последние камни осыплются вниз, шурша,
с развалин старого храма, стихнет гул, рассеется дым,
и останется только смотреть, как по небу катится огненный шар, –
чужой человек из-за холма вдруг тебе принесёт воды
когда однажды тебя начнёт сторониться последний друг,
любовь твоя сделает вид – ничего не помнит, не знает и ни при чём,
ты будешь лежать, один на земле, на осеннем сыром ветру,
а чужой человек из-за холма укроет тебя плащом
когда ты вернёшься домой – другим, каким быть хотел всегда, –
когда на тебя начнёт коситься странно родная мать,
отец перекрестится и вполголоса скажет: «пришла беда»,
чужой человек – достанет флейту и станет тебе играть
ты не прощаясь покинешь дом и наскоро свяжешь плот, –
он помчит тебя дальше и дальше, порогами горных рек,
к воротам холодного ноября, где станет тебе тепло;
ведь на плоту вас будет двое –
ты и твой человек.
Анна Долгарева, г. Харьков.