Сто лет футуризму

«Когда нам будет 40, другие, более молодые и сильные, может быть выбросят нас как ненужные рукописи – мы хотим чтобы так оно и было»

Т.Маринетти

20 февраля 1909 года Филиппо Томазо Маринетти (1876-1944) опубликовал «Манифест футуризма». Автор охарактеризовал свой текст как «яростный, разрушительный и зажигающий», музеи назвал кладбищами и «абсурдными скотобойнями художников, беспощадно убивающих друг друга ударами цвета и линий на арене стен», призывал к тотальному отрицанию не только всей предыдущей культуры, но и самого разума в обмен на интуицию, мира в обмен на войну, человека в обмен на машину.

Футуристы (лат. futurum – будущее) У. Боччони, Дж. Северини, К. Карра, Л. Руссоло, Дж. Балла считали, что искусство не может быть ничем иным «кроме как насилием, жестокостью и несправедливостью», уповали на скорость, энергию бесстрашия, агрессию и опасность и искренне полагали, что гоночная машина прекрасней Ники Самофракийской. Футуризм получил распространение в Италии и России, где принял своеобразную форму кубофутуризма, но к началу 20-х годов исчерпал свои творческие возможности и более или менее органично влился в культуру Третьего Рейха, забыв, разумеется, о своём радикализме.

Сейчас призывы затопить венецианские каналы, чтобы уничтожить музеи, воспринимаются с улыбкой. Всё это, слава Богу, на словах, мы тоже проходили, и Пушкина с парохода современности сбрасывали, и скорость воспевали, и жестокостью (уже не на словах) милосердие утверждали. Над «гонщиками» всякого рода мудро посмеялся Феллини в своём «Амаркорде». Уничтожить музеи легко (как пригороды Ленинграда в 41 г.), но сама история считает по другому: смеясь над Дюшаном, отмечающим своё 80-летие выставкой в филадельфийском музее, и над футуристами, уютно расположившимися сейчас на крупнейших музейных площадках мира.

Но в любом движении человеческого духа есть смысл и всегда любопытное значение. Футуризм с его тотальным отрицанием минувшей культуры мог возникнуть и возник именно в Италии, с её многовековым, уже ставшим удушливо-консервативным музейным духом, стеснявшим вольное дыхание радикального художества. В остановившемся воздухе былой художественной славы с особым эффектом звучали (тем более из уст просвещённого миллионера, денди и эстета Маринетти) парадоксальные идеи о новой культуре. И она могла быть основана на скорости изменений. Быстрота и натиск – не всегда ведь плохо. Эту суворовскую максиму доказывают многие периоды человеческой истории, когда «мы хотим перемен».

Нащупав, как им казалось, основной мотив современности– скорость– футуристы более всего были увлечены передачей движения в урбанистической среде: умноженные, как в кинокадрах, фазы движения автомобилей, мотоциклов, даже людей; дома, словно пронзаемые потоками машин; покачнувшийся мир скоростей – всё это превратилось в особый мир, отрицающий классические изобразительные техники, причём в игровой и смеховой форме: «краски кра-а-а-асные, которые кри-и-и-ичат».История смеялась над ними, а они над историей, считая, что футуристический смех омолаживает лицо мира. И ведь верно – человечество часто расстаётся со своим прошлым смеясь.

Многое из того, что декларировали футуристы на словах или в своём творчестве, как будто нельзя принять. Например, отказ от разума в искусстве, в частности, уничтожение грамматики в литературном произведении. Но ослабление хватки этой госпожи дало нам языковые интуиции Хлебникова и раннего Маяковского, эмоциональные прозрения Бурлюков и Пуни. Сон разума рождает чудовищ? А бодрствующий беспощадный рассудок не рождает? Гоночная машина прекрасней Ники? Этот вопрос появился уже во времена самой Ники. Сократ вопрошал: корзина для навоза прекрасна, если она прекрасно выполняет свою функцию? Ответа нет до сих пор. Вернее, их много. И один давали футуристы, признавая за идеально сделанной машиной красоту. И с ними согласны современные дизайнеры. Не надо только передёргивать, как это делали русские нигилисты: сапоги не выше Пушкина, у них просто совсем другой художественный образ. Не верите? Спросите у Ван-Гога. Футуристы создавали не антикультуру, а другую культуру, во многом заглядывающую далеко в будущее.

Впрочем, всё быстро изменилось. С того момента, когда Муссолини наградил Маринетти званием академика. Итальянскому фашизму очень пригодились рискованные размышления теоретика о человеке как о штифтике в большой и прекрасной машине, о том, что слово «Италия» выше, чем слово «свобода», о желании воспеть «наступательное движение, лихорадочную бессоницу, гимнастический шаг, опасный прыжок, оплеуху и удар кулака». Такая возможность представилась. Маринетти несколько раз был в России, и всегда имел шумный успех, за исключением последнего посещения. В 1943 г., под Сталинградом, он получил почти смертельное ранение. Таким совершенным и прекрасным предметом как пуля, великолепно выполнившей своё предназначение.

Не буди лихо, пока оно тихо…

sq_bl Сергей Пухачев.

 

Оставить комментарий