Музыкальные поединки в истории искусства барокко.
Состоявшаяся встреча в Дрездене и несостоявшаяся – в Галле.
Гамбургское фиаско, или «Сколько стоит место в биографии гения?».
В настоящих поединках с участием известных музыкантов известно не так много, как о поединках литературных, вернее о поединках с участием литераторов.
Припоминаются лишь две истории, которые и поединками-то не назовёшь... Примечательно, что их участниками были выдающиеся композиторы эпохи барокко.
Историки и журналисты зачастую называют дуэлью столкновение Георга Фридриха Генделя и Иоганна Маттезона, омрачившее один из премьерных спектаклей оперы Маттезона «Клеопатра» 5 декабря 1704 года. Но это была не дуэль, а банальная драка, которая тем не менее могла стоить жизни обоим выдающимся музыкантам.
Что же произошло? Маттезон, который руководил оркестром и одновременно исполнял одну из главных вокальных партий (Антония), время от времени вынужден был оставлять клавесин и подниматься на сцену. По предварительной договорённости за клавесином его сменял Гендель, который всё остальное время играл в оркестре на скрипке. В один прекрасный момент, когда Маттезон, исполнив сложную арию, вновь устремился за клавиатуру, Гендель не пожелал уступить ему капельмейстерское место. Маттезон настаивал. Гендель продолжал играть. Маттезон потянул его за камзол. Гендель зацепился за инструмент ногами. Маттезон дёрнул что было сил. Гендель упал, но быстро поднялся и выхватил шпагу. Маттезон тоже. И началось! Разгорячённые музыканты буквально вывалились в зрительный зал, а оттуда на улицу, нанося друг другу ощутимые удары...
К счастью, дружеские отношения между ними вскоре были восстановлены.
Однако страшно представить, какие чудовищные последствия могло бы иметь это событие, не сломай Гендель свою шпагу о пуговицу Маттезона...
О, это была волшебная пуговица! Она сделала возможным расцвет музыкально-теоретических дисциплин и эстетики барокко, обеспечила триумф барочной музыкальной культуры в Англии и Германии. Странно, что ей не нашлось места в музее...
В почтенном облике Иоганна Себастьяна Баха нелегко рассмотреть черты дуэлянта, но примерно в то же время, когда Гендель сразился с Маттезоном в Гамбурге, у Баха произошёл инцидент с одним его великовозрастным учеником в Арнштадте. Ученик (имя его было Гейерсбах) не выказывал рвения в игре на фаготе, и на одной из репетиций Бах в сердцах окрестил его «свинячьим фаготистом». Тот обиделся, да так, что подговорил друзей проучить наставника. Хлебнув для храбрости, компания вооружилась здоровенными дубинами и подкараулила молодого кантора у арнштадтской «Новой церкви», где тот допоздна засиживался за органом. Обнаружив за оградой агрессивно настроенных молодых людей, Бах выхватил свою маленькую шпажку (в соответствии с традицией её носили как принадлежность костюма) и дал нападающим такой яростный отпор, что, по многочисленным свидетельствам,
«...одежда их оказалась разодранной в клочья».
В сентябре 1717 Баху пришлось принять участие в интриге, которую затеяли первый министр саксонского двора граф Флеминг и русский посол Кайзерлинг. Два именитых сановника решили столкнуть Иоганна Себастьяна и знаменитого французского виртуоза Луи Маршана в своеобразной музыкальной дуэли. Среди свидетелей необъявленного поединка были сам курфюрст саксонский и король польский Фридрих Август, князь Леопольд Ангальт-Кётенский (будущий покровитель Баха) и другие именитые господа и дамы; по выражению первого биографа Баха Форкеля – «общество обоего пола».
Вот как выглядит эта история, записанная со слов старшего сына композитора, Вильгельма Фридемана Баха.
«Бах прибыл в Дрезден и был (с согласия короля, так, что Маршан не знал об этом) допущен слушателем на ближайший концерт при дворе. Когда в числе других на этом концерте выступил Маршан с французской песенкой и ему очень много аплодировали за его чистое и пламенное исполнение и за искусные вариации, то затем стоящий возле него Бах был приглашён попробовать клавир. Он принял приглашение, прелюдировал кратко, но мастерски, и прежде, нежели могли этого ожидать, повторил песенку, сыгранную Маршаном, и варьировал её с новым искусством, ещё никогда неслыханным способом, дюжину раз. Маршан, который до сих пор не уступал ни одному органисту, должен был, без сомнения, признать превосходство теперешнего своего супротивника. Ибо, когда Бах позволил себе оного на дружеское состязание на органе пригласить и под конец предложил ему тему, набросанную карандашом на листочке бумаги (для обработки её без подготовки, попросив у него тему и для себя), то господин Маршан на избранном поле сражения не показался и за более полезное счёл с экстрапочтой из Дрездена удалиться...».
Назначенный концерт состоялся. Бах музицировал несколько часов кряду и заслужил весьма тёплый приём. Сам король обратился к нему и спросил: «Каким образом удалось достичь столь высокого мастерства?». Бах будто бы ответил: «Мне пришлось много трудиться, Ваше Величество. Если кто захочет быть столь же прилежным, то сможет пойти так же далеко». Что же Маршан? Его триумф был сорван, авторитет поколеблен.
Бах, напротив, приобрёл на музыкальном поприще известность удачливого бретёра...
Как же отнёсся к этому сам композитор? Он с нескрываемым неудовольствием вспоминал об этой своей «победе» и невольном участии в публичном унижении талантливого коллеги, к тому же гостя.
Кажется, существует ещё одна причина неприязненности этих воспоминаний, которая почему-то ускользнула из поля зрения исследователей жизни и творчества И. С. Баха.
Многие годы маэстро мечтал о встрече с Генделем, в котором видел единомышленника, сочинения которого переписывал и бережно хранил. Такой случай представился в июне 1729 года. Прославленный Гендель, уже давно обосновавшийся в Англии, ненадолго посетил свою родину, Галле. Бах бросил всё и устремился к нему навстречу, но лишь только известие об этом достигло Галле, Гендель сделал всё возможное, чтобы ускорить свой отъезд, сел в дилижанс, затем на корабль и был таков. Неужели побоялся, что его постигнет учесть Маршана?
Так или иначе, следует принять во внимание, что авторитет первого в Европе композитора стоит существенно дороже, чем слава виртуоза!
Вспомним заодно историю ещё одного «творческого» соревнования, в котором Бах принимал участие. В 1723 году он страстно мечтал о месте в Гамбурге. Бах, прекрасный заботливый отец, недавно овдовевший, стремился туда, где четверо сыновей могли бы получить надлежащее образование. В Гамбурге его ждали друзья: там уже известный нам Маттезон вершил критический суд над художниками и их творениями; там разыгрался бой между старой и новой духовной музыкой; там имелись прекрасные органы; там творил знаменитый Эрдман Ноймейстер, автор прекрасных текстов для духовных кантат. Бах блестяще выдержал испытание, однако место кантора в церкви св. Иакова было куплено неким Иоганном Иоахимом Хейтманом, сыном негоцианта, за четыре тысячи марок. «Этот посредственный музыкант, – напишет впоследствии Альберт Швейцер, – должно быть, не подозревал, что своими деньгами заплатил и за место в любой биографии Баха, то есть приобрёл бессмертие». А современник и друг Баха, поэт и проповедник Ноймейстер во всеуслышание заявил об этой несправедливости в проповеди: «Я глубоко убеждён, что если бы один из вифлеемских ангелов прилетел с неба и, божественно играя, пожелал бы занять место органиста в церкви св. Иакова, но не имел бы денег, ему пришлось бы улететь назад, на небо...».
В 1730 году композитор обобщил своё отношение к так называемым «творческим соревнованиям» и собственный опыт участия в них в иронической кантате «Состязание Феба и Пана». Если бы не стойкое пренебрежение Баха к опере – пустому и низкому, с его слов, жанру,- мы с полным основанием могли бы считать это сочинение блестящим образцом комической оперы.
Лев Залесский.