Родилась в г. Смела Черкасской обл. на Украине. Живет в Черкассах. Работает журналистом. Окончила Черкасское музыкальное училище. Преподавала фортепиано в детской музыкальной школе. В 1993 г. окончила Московский Литературный институт им. А. М. Горького. Автор книг стихотворений «Странница-душа», «Нехитрый мой словарь», «Ты – посредине». Член Ассоциации Украинских писателей и Союза писателей России. Стихи публиковались в журналах «Радуга» и «Византийский Ангел» (Киев), «Парус» (Минск), «Перевал» (Ивано-Франковск), «Странник» (Саранск), «Нана» (Чечня), «Наш современник», «Дружба народов», «Российский колокол» (Москва), альманахах «Истоки» и «Никитские ворота», в переводах на английский – в США.
КОРАБЛИК
Снасти ветхи, мачты тонки,
борт – не низок, не высок.
Жизнь похожа на обломки,
но трепещет парусок.Ветер свищет, тычет тучи,
рвёт, бросает и полощет...
Меньше малого получит
тот, кто многое восхощет.Продержись ещё, не сетуй,
будет и тебе – сторицей.
Не за то, и не за это,
а по милости велицей.* * *
Что замыслил Господь о России?
Что задумал о русской судьбе?
Знать, не даром извечно просили
мы в молитвах терпенья себе,коль великой любовью даруя –
среди ангелов и голубей –
Сам качает ее ветровую,
снеговую ее колыбель...И покуда бесовские ветры
заметают земные пути,
подрастает Младенец Пресветлый?–
чтоб на русскую землю сойти.
* * *
В час, когда тревожно,
в час, когда не спится,
заходите в гости –
почитаем
Китса!
Почитаем Рильке,
сев на подоконник:
золотые рыбки
фонарей, на фоне
жмущихся деревьев
по краям дороги,
поплывут,
касаясь
сомкнутых ладоней,
Ваших глаз печальных,
медно-купоросных...
В час, когда
отчаянно,
приходите в гости.
Неудобно? Бросьте!
ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
(Ледоход)
Трещат ледяные заторы.
А там, где теряется взгляд,
плывут голубые соборы,
и звонницы в небе звонят.
Вот так бы – теряя из виду
все то, что родного родней, –
забыть бы земную обиду
и темную память о ней.
У Господа время иное...
Вот так бы (дыши – не дыши)
забыться недолгим покоем
и слушать дыханье души...
А праздника чистая сила –
чего б ни случилось со мной –
тугое расправит ветрило
над тесной скуделью земной!
ПАСХА
Возвращены и подарены
рощицы и прогалины –
выпрошенные в испарине,
вымечтанные твои –
вслед за неделями постными –
леса дворцы и дворы:
с вереском, сойками, соснами,
смольным дыханьем коры.
Славно в бору, как на празднике!
Словно и прямо – в зенит,
ввысь, на небесные пасеки
пчелка лесная летит.
Или душа. Неспокойная,
к небу – из тела – долой!
Ищет пути неокольные
для возвращенья домой.
НА ПАМЯТЬ О ЛЕТЕ
Мы стоим (внизу – проулки)
на балконе престарелом.
От полуденной прогулки
пара кадров уцелела…
Так неблизко (не осудишь!),
так небрежно, отдыхая...
Это ты со мной не будешь
до последнего дыханья.
Несмотря на прелесть ига,
всё разладится когда-то:
мы как «мы» – ошибка мига,
Бога, фотоаппарата.
Но на снимочке нечётком –
пара, солнцем залитая,
и балконная решётка,
сердце в сердце заплетая,
есть!..
ПРОЩЕНЫЙ ДЕНЬ
Так не всех судьба голубит
в юные лета.
Милый – любит. Жизнь – балует.
Чем не красота?
Я ль не в выигрыше ныне,
не при барыше?
Что же томно, как в пустыне,
барышне-душе?
Будто кто в миру обидел,
будто вышел срок –
ищет в светлую обитель
мысленных дорог.
Кто-то шепчет, не пуская
взяться за суму:
Ты еще нужна – такая –
всем в твоем дому!
Но Господень страх пронижет –
хочется уже
ко святыням встать поближе
мытарю-душе.
И в невидимом общенье,
не подняв лица,
тихо выплакать прощенье
у Отца.
КАМЕНКА Местечко у речушки
(сокрыта в ряске вся)…
Да был здесь как-то Пушкин,
Россией колеся.Валялся на бильярде,
почеркивал блокнот,
и скромниц местных ради
захаживал в народ.Совсем недавно… Пушкин…
Всё ряской поросло.
И хоть стреляй из пушки –
в беспамятстве село.И перестроен книжный,
ненужный магазин,
и чуждо смотрит ближний,
нерусский гражданин.А.С. почти в загоне,
но видит невзначай,
как в утреннем «Сайгоне»
мы заказали чайи пьём без проволочки.
А в воздухе, как взвесь,
плывут слова и строчки,
откуда-то, Бог весть…
СВЕТЛОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
(Лес)
Христос Воскресе! Радостная весть
несется всюду. Полнятся любовью
и выси бесконечные, и весь
сосновый бор – от норки до гнездовья.
Се – дух живой, он, окропленный свыше
весенней, животворною водой,
древесный стебель в небесах колышет,
а корень поит влагой голубой,
незримый, наливает до краев
амброзию в нежнейшие кувшины
и чашечки... Распахнут дом мышиный,
оставлены хоромы муравьев, –
весь тварный мир, разрозненный, со всей
лесной отчизны – к свету устремился.
Франциск Ассизский над цветком склонился
и пчелы внемлют проповеди сей.
ОТ И ДО
От одного – до десяти
я у родителей в горсти
жила, не ведая о том,
что осенён наш дом крестом.
От десяти – до двадцати
Господь хранил меня в пути.
Я научалась... Если бы!..
Явила жизнь свои гробы.
Ушли – и бабушка, и дед,
и поздно я рванулась вслед,
прознав паническую дрожь
глаголов «умерли», «умрёшь»...
От двадцати до тридцати...
Столетьям надобно пройти,
пока дойдёт до дурака:
жизнь – островок, а не река.
Ночь. У щеки – тепло сынка,
да Отчий взор издалека.
Вот всё, что держит. Здесь. Пока.
От тридцати – до сорока?
С Ы Н
По-человечьи можешь только «да»
(пока ещё) и «мама», и «звезда».
Все символы и знаки – как янтарь –
хранит в себе нехитрый твой словарь.
«Да» – подтвержденье, вызов и ответ
всему, что заготовил э т о т свет.
А «мама» – та единственная связь,
что оборвавшись, не оборвалась.
И вот звезда. В колясочке своей –
ещё без слов – тоскуешь ты о ней.
Рискуя выпасть, мордочку задрав,
«зи-да», – кричишь и тянешь за рукав.
И по звезде в зрачках твоих, философ,
и тысячи ответов, не вопросов.
* * *
Ищу слова, чтоб тихо помолиться,
а на уме – один лишь грех, свербя.
Как будто соль засыпана в зеницы,
и вижу я не далее себя.
С е й мир люблю (безумье из безумий!)?–
и потому похоже на враньё,
на дьявольски таящийся Везувий –
в тисках души смирение моё.
И не живу, а с прахом прах рифмую,
с земной корой слова переплелись...
Я брошу всё, возьми меня д р у г у ю –
в тугую серафическую высь!
ЦЕРКОВЬ В СТАРОМ ВАГОНЕ
Крест православный, берег,
пляжик блестит волной…
Скажешь – ведь не поверят:
поезд поставил Ной!
Это же символично –
поезд полон икон.
Просто идут молиться
в старый этот вагон.
В тамбуре, нет, в притворе,
медлят малец и мать.
В храме вовек не спорят
бедность и благодать.
Сколько ни есть деньжонок –
меньше вдовиных лепт.
Вот принесли крыжовник,
в дар оставляют… хлеб.
Так далеки и странны
тут же, через забор –
яхты, катамараны,
музычки дерзкий ор.
Утрени и обедни
голос смирен и тих.
Этот вагон – последний,
в смысле времен таких…
К месту неся над бездной,
под перестук колес,
Господи, спутешествуй
всем, кому привелось!..
Елена Буевич.